Кавказский кинжал в зеркале культуры

Введение. В истории холодного оружия заметное место принадлежит кавказскому кинжалу. Он не обделен вниманием в исторических исследованиях [1]. Но при этом существуют еще слабо разработанные аспекты темы. На них мы, собственно, и остановимся.

Мир вещей не существует сам по себе. Он производное человеческой деятельности и, несмотря на это, сам во многом определяет поведение человека. Это ответное влияние чаще всего проявляется в культуре. Так, незаметно для нас одежда определяет наше поведение, а интерьеры и внешняя среда предписывают манеры, движение и даже определяют речь человека. В этом смысле всякая производная человеческой деятельности оказывает обратное влияние на человека.

Это влияние в обыденном сознании сводится к моральным и этическим нормам, которые исподволь влияют на человека. Истоки этого влияния часто кроются в глубокой древности, когда и происходило становление культуры и формирование представлений о норме. Наш вывод вовсе не означает, что новому миру вещей отказано вправе влиять на повседневность. Речь идет о том, что семантика вещи сформировалась в глубокой древности. И мы часто сами не осознаем это значение предмета. Но предмет помимо нашей воли влияет на человека. Так, мы не замечаем, что в языке до сих пор транслируется древнее представление о небосводе как водной стихии. Мы говорим «облака плывут», космические аппараты называем «кораблями», и эти эпитеты не вызывают у нас неприятия. Или называем «языками пламени» огонь, транслируя древнее представление об огне как всепожирающем рте, свойственном еще общеиндоевропейской древности.

Огромный интерес в этом плане представляет кавказский кинжал, на столетия ставший визитной карточкой культуры. На Кавказе кинжалы представлены двумя разновидностями: кама и бебут. В центре нашего внимания будет более распространенный тип кавказского кинжала — кама.

Материалы и методы. Семантика вещи исторически формировалась, что предписывает нам использование сравнительно-исторического метода исследования, дополненного этнографическими методами, включая изучение литературных и фольклорных источников, сравнительно-функциональные или кросс-культурные наблюдения. Феномен кавказского кинжала рассматривается на широком этнографическом и хронологическом фоне.

Результаты исследования. То что кинжал является производным от режущего орудия — ножа, ни у кого не вызывает сомнения. Древнейшие кинжалы известны в каменном исполнении. Яркими образцами этой линии развития являются знаменитые ацтекские кинжалы. Первое металлическое исполнение этого оружия известно нам из погребения царя первой династии Ура Ааннепада, XXVI в. до н.э. В гробницах Ура было найдено еще несколько кинжалов с золотыми клинками.

Прогрессивный характер этого нового оружия привел к быстрому распространению его в мире. В различных культурах идея воплощалась в разных формах. Истоки кавказского кинжала связаны с Ближним Востоком, где близкие формы оружия появляются еще в XVII в. На Кавказ кинжал кама попадает в конце XVII в. и получает наибольшее распространение в XIX в. Вторая линия культурного влияния восходит к иранской культуре, из которой вырастает напрямую заимствованная форма кинжала — бебут, попавшая на Кавказ через Среднюю Азию и Южный Прикаспий.

Ножи во многих культурах ассоциировались с фаллосом и, являясь принадлежностью мужчины, означали буквально, что мужчина без ножа — это человек без пениса. Этот весьма древний общечеловеческий код по-разному сохранялся в разных культурах. А.Ю. Алексеев убедительно доказал, что в оформлении рукояти скифского акинака заключена фаллическая символика [4, с. 271–280]. В скифской культуре даже ношение кинжала привязано было к обозначению этой производительной функции. Идея имела естественное продолжение в оформлении ножен, а помещение в ножны и извлечение кинжала семантически означало соитие. В этих представлениях легко увидеть одну из основ мыслительной деятельности человека — бинарную оппозицию, где смерть и рождение противопоставляются друг другу, но в тоже время составляют диалектическое единство.Такое значение кинжала в культуре обозначало, с одной стороны, маскулинность (т. е. половую принадлежность), с другой стороны, мужественность владельца.

А.А. Миллер еще в 1928 г., обнаружив каменное изваяние в одном из курганов у ст. Елизаветинской на Дону, обратил внимание на способ ношения кинжала — впереди на поясе, подобно ношению кинжала в традициях горской культуры [5]. Исследование могильника этого городища подтвердило правильность наблюдений исследователя. Во всех погребениях с кинжалом акинак лежит поперек таза рукоятью к правой руке.

Дальнейшая разработка темы привела исследователей к заключению, что рукояти акинаков имели фаллический облик, что подтверждается яркими примерами на скифских антропоморфных стелах. В системе скифской традиционной культуры кинжал акинак был воплощением бога войны и его форма была знаком мужественности, знаком готовности к борьбе.

Мужественность, точнее маскулинность, в культуре выражалась через мужскую производительную силу. Поэтому фаллическая схема вполне подходила для обозначения этой функции. Исходя из этого, и место кинжала было впереди на поясе. В иных культурах, в сарматской, например, кинжал носился на бедре или на голени.

Местоположение кинжала в горской культуре является ярким свидетельством сохранения этой маскулинной значимости предмета. В горской культуре кинжал был дуэльным оружием, и как дуэльное оружие он обозначал готовность к защите чести и достоинства, продолжая, собственно, намеченную нами ранее линию ответственности за порядок. Дуэльные правила были чрезвычайно суровые. Отклониться от дуэли означало потерять честь и достоинство не только личности, но и рода. При этом на дуэлях запрещались колющие удары. Смерть от колющего удара признавалась убийством. У разных народов были разные дуэльные правила: у осетин, например, дуэлянтам завязывали глаза и бой проводился вслепую. У чеченцев сражение шло на расстеленной бурке, выходить за ее пределы запрещено. Нарушителя позволялось убить. Месть за убитого на дуэли запрещена. Бой заканчивался смертью одного из дуэлянтов, инцидент считался исчерпанным.

Кавказский кинжал гораздо больше, чем хороший клинок — это вещь сакральная. И здесь это слово весьма уместно. В прежние времена свой первый кинжал горский воин получал в день рождения, а в четырнадцать лет уже должен был уметь обращаться с взрослой версией, которая имеет довольно приличный вес. С кинжалом не расставались ни в поле, ни на охоте. Помимо боевых нужд он, при необходимости, мог исполнять массу бытовых дел. Кинжал был самым дорогим мужским подарком, и в этом смысле мало что изменилось. Клинок с хорошей отделкой, особенно антикварный, и сегодня стоит очень дорого. Поэтому кинжал является статусной вещью, качество оружия и отделки определяет статус владельца.

Для характеристики роли кинжала в культуре кавказских народов мало определить его как сакральный предмет, это не просто сакральный атрибут, а часть стиля, культуры суперэтноса. Еще с малых лет дети приучались к владению оружием. Первую кровь ребенок видел в подростковом возрасте, когда подаренным кинжалом должен был забить мелкое животное или птицу. Это — инициационный обряд, посвящавший ребенка в подростка и доказывающий, что он может постоять за себя и свою семью.

Путешествуя по Кавказу, Василий Иванович Немировича-Данченко описывает случайную встречу с мальчиком, несущим вязанку хвороста. На поясе ребенка был большой кинжал, который практически волочился по земле. По лицу Василия Ивановича пробежала усмешка, и тогда сопровождавший его горец заметил: «Ты напрасно подсмеиваешься. Этот мальчик в прошлом году этим кинжалом отбился от волка» [6].

Прибегать к помощи кинжала в разрешении споров было правилом и не вызывало осуждения в обществе. В.И. Немирович-Данченко рассказывает такую историю:

«Может быть, ты и хороший человек, да урус» — говорит он от имени проводника кавказца. — «У вас у всех руки сильные, да души воробьиные. Разве подобает мужу крови бояться? Разве не весело, когда кругом звенят шашки и порохом пахнет? Эх, было время!.. Для храбрых людей не нужно было и повода, чтобы поработать кинжалом. Вот тут недалеко случай был: из-за плети триста человек зарезано.

– Это-же как? невольно удивился я» — пишет Василий Иванович.

– «А так, что прежде люди были, а не бабы. Сосед у соседа плеть взял, да забыл воротить ее. Хозяин обругал его, он схватился за кинжал. А в это время народ из мечети шел. Весь аул на две партии разделился. Одни пристали к хозяину плети, другие к его соседу, и пошла «веселая игра». Триста мертвых к вечеру и подобрали... Было время!..» — горестно заключил Магома [6].

«Вот это было веселье» — резонирует рассказчик. Это упоение битвой не просто сродни, а полный аналог упоению битвой в германо-скандинавской культуре. В битве ощущался особого вида экстаз. Валькирии в германо-скандинавской культуре упивались битвой (берсерки — скандинавские воины, впадавшие в экстаз, превращались в волков или медведей — выли рычали, грызли зубами щиты и т. д.) В русском языке упивались, т. е. буквально пили кровь. В представлениях народной культуры кинжал, извлеченный из ножен, требовал крови.

Этот пример показывает, что применение кинжала без ограничительных мер, превращает кинжал из гаранта справедливости и порядка в его противоположность, способную уничтожить общественный порядок. Человек с кинжалом превращается в волка. Между мужчиной воином и волком проводилась прямая параллель. Воины, отправляясь в поход, именовались стаей. В иранской культуре армия обозначалась термином «спада», буквально стая. Превращение в волка буквально воспринималось в культуре.

В осетинской культуре проведение военных походов было нормой, своеобразным инициационным действием. После брачной ночи юноша отправлялся в поход, из которого он возвращался мужчиной, полноправным членом «спады». Эти инициационные походы были частью общеиндоевропейской культуры сродни спартанским походам «криптиям».

Владение кинжалом не только обязывало следовать определенным нормам поведения, но накладывало на владельца ограничения. Эти ограничения передавались в метафорической форме. Известно множество сказаний, в которых меч-кинжал, извлеченный из ножен, требовал крови, иначе не входил в ножны. Франко Кардини в работе «Истоки средневекового рыцарства» приводит несколько примеров того, как реагировал меч на праздное извлечение. Т. е. это надкультурное явление, и его существование в кавказской культуре неслучайность [7].

Обнажив клинок, ты обязан действовать, обнаженный клинок будет требовать крови. Это действо выражается формулой, которая гравировалась на лезвие: «без нужды не вынимай, без славы не вкладывай». В истории культуры этот культ клинка прослеживается со скифских древностей, где бог войны скифский Арес почитался в образе акинака-кинжала, и описан Геродотом. На вершине специально сооруженного холма устанавливался меч, лезвие которого обливалось-насыщалось кровью убитых у подножья человеческих жертв.

Итак, культура требовала ограничений в применении кинжала, использование его регламентировалось нормами поведения.

Важнейшей функцией кинжала в культуре было утверждение справедливости в социуме. Для нарушителя моральных норм наказанием был кинжал — орудие мести. Именно эту функцию видели в кинжале русские поэты:

Ему вторит М.Ю. Лермонтов:

Эта своеобразная роль кинжала в горской культуре выполняла ту же роль, которую играл в североамериканской культуре «кольт». Деградация этой роли началась с запретов ношения кинжалов русской администрацией в конце кавказских войн, с одной стороны, с другой — появление огнестрельного оружия обесценивает кинжал и искусство владения им.

Обсуждение и заключение. Кинжал в горской культуре был знаком воинской зрелости, знаком мужчины, прошедшего инициацию, гарантом добропорядочности, защитником чести и достоинства. Важная роль в культуре кинжала и его функциональные качества сделали его популярным и за пределами горских территорий. Ношение кинжала накладывало на человека определенный круг обязанностей. В современной культуре эти обязанности забыты, а на первый план вышла декоративная функция предмета.

С выходом границ Российской империи на Кавказ и особенно вследствие кавказских войн удобное в применении оружие доказало свое достоинство. Служившие на Кавказе русские офицеры начали первыми перенимать этот вид оружия, и щеголяли в свете в черкесках и при кинжалах. Одновременно с этим по ходу ведения кавказских войн военной администрацией было запрещено ношение кинжалов гражданскими лицами. Но уже хорошо отлаженное производство кинжалов нашло новый рынок сбыта: кинжалы стали перенимать казаки-линейцы, а с 1904 г. кинжал стал уставным оружием казаков. Через офицеров, служивших на Кавказе, кинжал входит в русскую культуру. Любопытно то, что восприятие кинжала русскими в поэтической форме приписывало ему функцию мстителя, вершителя справедливости, направленного против злодеев:

Центральной мыслью поэта была мысль о кинжале как о справедливом мстителе. «Он свободы тайный страж», «Последний судия Позора и Обиды». У М.Ю. Лермонтова кинжал приобретает еще и лирическую коннотацию:

Кинжал персонифицируется, ему придаются свойства владельца. Культурная эволюция привела к переоценке значения кинжала. Вот как видится значение кинжала изнутри горской культуры в середине XX в. балкарским поэтом Кайсыном Кулиевым:

Двойственная природа кинжала вызывает у поэта двойственные чувства:

Противоречивая роль кинжала как всякого оружия в социуме не должна мешать нам разглядеть за оружием, с одной стороны, роль его владельца, с другой — культурогенерирующую составляющую этого объекта материальной культуры.